Шаабан
Шаабан (Олег Чернэ) — это суфийское имя. Так получилось, что в своей жизни я столкнулся с последователями Идриса Шаха, Руми, мистической школы суфизма в Индонезии. Она относилась к традиции Накшбанди (арабский вариант — Накшбандийя), но не требовала посвящения и была достаточно демократична. Школа эта, скорее, предложила мне познавать традицию как факт, а не привязываться к конкретному ордену. Это было достаточно удивительно для меня, и уже впоследствии я получил удивительный опыт поиска, встречаясь с различными суфийскими последователями в Индии, которые, по сути, и отвели меня от вступления в тот или иной орден.
Это особое восприятие суфизма, в основе которого было освобождение от всего, даже от поиска бараки. В той или иной степени к этому призывают и Пир Вилаят Инайят Хан (сын Хазрата Инайят Хана, муршида Хизрайята и основателя ордена объединяющего универсального суфизма, Sufi Order International, который предложил интегральный подход к суфизму). Здесь же интересно выделить Бабу Рексеба, представителя ордена Бекташи в Америке, предложившего в понятной для Запада форме понимание суфийского пути. Подобного придерживался и уважаемый мною учитель Хазрат Асад Расуль (Hazrat Azad Rasool) — индийский суфий, объединяющий учения нескольких суфийских орденов: Накшбанди (Naqshbandi), Чишти (Chishti), Кадыри (Qadiri), Шадили (Shadhili).
И я принял путь салика, духовного путника: идти по пути познания и не стремиться к получению ранга, став странствующим наблюдателем всех суфийских форм учения. Таким образом, моя суфийская линия была выстроена моим опытом общения с различными суфиями, на встречах с различными муршидами, на чтении «Месневи» Руми, на произведениях Аттара, Саади, Назими. Именно суфийский путь помог мне идентифицировать свое отношение к духовному пути.
Духовное развитие — подчас очень спекулятивное понятие, которое гарантирует обретение качества, если человек из себя реально что-то представляет, а не просто за кем-то следует или где-то инициирован. То есть это нечто глубоко личное. И человек, не познавший внутренний покой и гармонию, не может говорить о каком-либо духовном развитии. Надо привести в порядок свое тело, свою голову, и затем уже определяться.
Опять-таки, это есть личное и сокровенное, и никто не вправе навязывать духовное развитие другому человеку. Это понятие, собственно, и отвело меня от вступления в один из орденов, что вроде как создает некий парадокс, но на самом деле показывает величие суфийского пути.
Духовное — это содержание, но чтобы было место, где его хранить, нужно сначала построить форму. И здесь уже появляются варианты, иначе духовность становится политикой. Человек должен стремится удовлетворить свою потребность в безграничном. Однако для начала эту потребность нужно выработать.
Суфизм позволяет рассуждать в атеистических терминах, и это способствует формированию доктрины безусловного развития, где нет внешних и внутренних противоречий. Именно это я и хотел показать в книге «Мешок суфия и телега магии», где показан очевидный и даже неизбежный результат в виде внутреннего прогресса или, на худой конец, активистского духовного комплекса.
Бесспорно, что главной категорией и пространством поиска, главным искусством суфия (следовательно, и Шаабана) становится жизнь. Качество ее должно быть таково, чтобы в ней не было кризисов и депрессий, а предощущение будущего должно быть исключительно позитивным. Но это не гедонизм — в искусстве жизнелюбия это требования к себе выше, чем к кому-либо другому.
